Государство ацтеков: отечественная историография вопроса

Вопрос о наличии государства у ацтеков в Центральной Мексике и XVI в. и о его характере относится к числу наиболее спорных вопросов отечественной и зарубежной историографии.

Участники и очевидцы драматических событий испанского завоевания обширных владений ацтекского правителя Монтесумы II Шокойцина оставили немало документов и материалов, в которых рисуют картину высокоразвитого индейского общества, с мощным государственным аппаратом, четкой социальной иерар­хией, хорошо спланированными многолюдными городами, ис­кусными ремесленниками и оживленной торговлей. Достаточно напомнить здесь лишь о письмах Эрнана Кортеса императору Карлу V и о хронике Берналя Диаса дель Кастильо [Cortes 1963; Diaz del Castillo 1955]. Вполне естественно при этом, что местные ацтекские порядки, во многих случаях непонятые пришельцами, сопоставлялись ими с хорошо знакомыми социально-политиче­скими институтами средневековой феодальной Европы — с ее бесчисленными сеньорами, вассалами, графами, герцогами и ко­ролями.

Позднее эти идеи были поддержаны церковной традицией. Католические монахи, священники и миссионеры (Саагун, Мото­линия, Торкемада и др.) довольно высоко оценивали общий уровень развития индейцев Центральной Мексики и считали их дос­тойными принять свет христианской веры. Но для того, чтобы доказать равенство “краснокожих” с цивилизованными обитате­лями Старого Света, эти церковные мыслители рьяно искали в ацтекской культуре и социально-политическом устройстве чер­ты сходства с античной (римской) и феодальной Европой. Имен­но на данной основе и родилась позднее концепция о наличии у ацтеков в XVI в. мощного монархического государства феодаль­ного типа.

Правда, были и другие испанские авторы (в среде конкиста­доров, колонистов и их интеллектуальных защитников типа Хуа­на де Сепульведы), которые считали ацтеков дикарями и варва­рами, погрязшими в своей языческой религии и устилавшими алтари своих храмов грудами трупов в ходе бесчисленных человеческих жертвоприношений. Утверждалось также, что они гру­бы, невежественны и не способны по своей природе ни к чему по­лезному или хорошему. Подобные заявления служили неплохим оправданием для захвата земель и жестокой эксплуатации индей­ского населения [Bernal 1980: 20-21].

В целом, в последней трети XIX — начале XX в. в историогра­фии четко сформировались две противоположные точки зрения на уровень развития ацтекского общества к моменту конкисты.

Мексиканская школа историков и археологов, опираясь на свидетельства ранних испанских авторов XVI-XVII вв., выступа­ла за наличие у ацтеков феодально-монархического государства, экспансионистского царства и даже империи (А. Чаверо, Х.Ф. Ра­мирес, М. Ороско-и-Берра, Х.Г. Икасбальсета, Ф. Пасо-и-Тронкосо, позднее А. Касо) [Bernal 1980: 143-145; Caso 1961: 147-154; Caso 1977].

В то же время в США — известный этнограф Л.Г. Морган и его ученик А. Банделье — считали ацтеков людьми, стоящими по уровню своего развития на средней ступени варварства и уступа­ющими даже североамериканским ирокезам. Человек, написав­ший подлинную оду первобытному коммунизму в своем класси­ческом труде “Древнее общество” и всю жизнь изучавший родо­вые и племенные структуры индейцев на севере США, Морган, никогда не бывавший в Мексике и не знавший испанского языка, увидев у ацтеков (в переведенных на английский старых испан­ских хрониках) ряд пережитков первобытнообщинного, демокра­тического строя, обрушился с резкой критикой на достоверность сообщений испанских авторов с их феодально-монархической терминологией. Но именно он, не имея в руках других источни­ков сведений об ацтеках, кроме тех же переведенных на англий­ский испанских хроник, объявил подданных Монтесумы II варва­рами, живущими еще родо-племенным строем. Исходя из общих воззрений об отсутствии цивилизации и государственности в доколумбовой Америке и найдя в тех же ранних испанских источ­никах какие-то сведения о наличии у индейцев науа каких-то пе­режитков родовых структур, Л.Г. Морган отнес общество ацте­ков к числу первобытнообщинных, а точнее — к средней ступени варварства, согласно его собственной периодизации [Морган 1935].

Надо сказать, что Моргана всячески поддерживал его ученик и последователь — этноисторик А. Банделье. Он многократно бывал в Мексике, знал испанский язык, работал в архивах и му­зеях этой страны, но из всего полученного там массива информа­ции всегда выбирал лишь те сведения и факты, которые подкре­пляли взгляды его любимого учителя, и отбрасывал все, что этому противоречило [Bandelier 1880].

Во времена Моргана (последняя треть XIX в.) полевая этно­графия делала в Америке лишь первые шаги, а археологии вообще практически еще не было. Оставались многочисленные и раз­нообразные письменные источники — от рисуночных ацтекских кодексов до трудов официальных испанских летописцев XV I-ХVII вв. Но их критический анализ тогда в научных кругах практически не применялся, а сравнивать их сведения с какими- либо другими видами информации (к примеру, с археологически­ми находками) было тогда невозможно. Оба научных направле­ния (“мексиканское” и “Моргана-Банделье”) брали из имеюще­гося обилия исторических свидетельств только то, что отвечало их главным установкам и взглядам. На Западе концепция Морга­на-Банделье относительно первобытнообщинного устройства ацтекского общества была развенчана П. Радиным и А. Крёбером еще в 20-е годы прошлого века [Bernal 1980: 144]. Однако в нашей стране ей суждена была весьма долгая жизнь. Хорошо известно, что периодизация Л.Г. Моргана всемирной истории от первобытности до цивилизации и многие его общие рассуждения но поводу доиспанского прошлого аборигенов Америки были го­рячо поддержаны К. Марксом и Ф. Энгельсом [Энгельс 1953]. Соответственно, в отечественной историографии и все моргановские высказывания об ацтеках стали восприниматься как истина в последней инстанции и не подлежали никакой критике.

Первую, правда достаточно робкую, попытку несколько скорректировать жесткую позицию Л.Г. Моргана относительно ацтеков предпринял в 1949 г. известный востоковед В.В. Струве. В своем предисловии к переводной книге Дж. Вайяна (сторонни­ка взглядов Моргана-Банделье) “История ацтеков”, он, со многи­ми оговорками и ссылками на работу того же Ф. Энгельса, осто­рожно предположил, что ацтеки по уровню своего развития на­ходились на переходном этапе от средней ступени варварства к высшей [Струве 1949: 7-17].

В 50-е — начале 60-х годов XX в., не высказываясь в печати и особо не аргументируя свою точку зрения, известные америка­нисты из Ленинграда, Р.В. Кинжалов и Ю.В. Кнорозов, в уст­ных дискуссиях с коллегами признавали наличие у ацтеков государства.

Далее с общим развитием американистики (и индеанистики) в СССР в 60-е годы и формированием групп ученых-профессионалов (прежде всего в системе институтов Академии Наук СССР), последние, без особого обсуждения и полемики, восприняли как очевидную реальность идею о том, что в доколумбовой Америке (в том числе и у ацтеков) существовали высокие цивилизации, со­поставимые во многих отношениях с древнейшими государства­ми Старого Света. Правда, относительно характера мезоамериканских государственных образований в доиспанскую эпоху и их формационной принадлежности позднее в печати стали высказы­ваться самые разные мнения.

Так в 1968 г. Ю.А. Зубрицкий в очерке “Индейцы Мексики” заявил: “Ацтекское же общество олицетворяло собой широкий процесс, направленный к созданию на территории Мексики силь­ной, обширной и централизованной рабовладельческой деспо­тии” [Зубрицкий 1968: 167]. На первый взгляд, автор вполне определенно выступает здесь за то, что у ацтеков в XVI в. суще­ствовало государство в виде “централизованной рабовладельче­ской деспотии”. Но, видимо, боясь слишком решительно порвать с прежним моргановско-марксистским наследием, несколькими строками ниже он пишет: “Война (имеется в виду война ацтеков и их союзников против Аскапоцалько в 1427-1433 гг. — В.Г.) как бы завершила эпоху первобытнообщинного строя у ацтеков и знаменовала переход от последнего этапа этого строя — военной демократии — к классовому рабовладельческому обществу. Этот переход происходил довольно быстрыми темпами. Однако он, ес­тественно, не мог полностью завершиться в рамках одного столе­тия. Поэтому ацтекское общество, которое застали испанцы, также носило переходный характер, а не представляло собой окончательно сложившуюся рабовладельческую деспотию. Не­завершенность процесса классообразования и создания государ­ства сказывалась буквально во всем…” [Зубрицкий 1968: 168].

Для аргументации своей позиции Ю.А. Зубрицкий должен был остановиться на трех важных вопросах: системе организации верховной власти у ацтеков, объему и характеру рабовладения в ацтекском обществе (коль речь идет о “рабовладельческой дес­потии”) и, наконец, на ключевом моменте — на сути главной ячей­ки социально-экономической организации ацтеков — общины кальпулли (calpulli). И автор вполне определенно высказывается по интересующим нас вопросам.

Верховная власть. “Формально правитель ацтеков был всего лишь выборным верховным и племенным вождем… Он избирал­ся членами “Совета ораторов” (вождями родовых объединений — кальпулли), состоящими всего из 20 человек. Впоследствии же в “избрании” верховного вождя участвовало лишь четыре челове­ка… Власть верховного вождя становилась наследственной, вер­ховный вождь превращается постепенно в неограниченного мо­нарха” [Там же] (рис. 1).

Рабовладение. “Переходный характер ацтекского общества проявлялся также в формах и степени развития рабовладения. Несмотря на значительное количество рабов, институт рабства не выкристаллизовался окончательно. Дети рабов считались сво­бодными, убийство раба было наказуемо. Источниками рабства были работорговля, преступления и долговая кабала (включая самопродажу в рабство). Военнопленные формально не могли становиться рабами; их должны были приносить в жертву богам” [Там же)].

Pис. 1. Мотекусома Шокойцин (Монтесума II), сидящий на троне в своем дворце в Теночтитлане (рисунок из Кодекса Мендосы, L. 69)

 «Кальпулли (“Большой дом”) — родовая (курсив мой – В.Г.) организация ацтеков — также претерпевает изменения, указыва­ющие на то, что общество находится в переходном состоянии. Это уже не просто родовая община, это скорее территориально­административная единица…» [Там же].

В итоге создается впечатление, что и сам автор не может дать ответ на главный вопрос — было ли у ацтеков в XVI в. государст­во (хотя бы и в форме “рабовладельческой деспотии”) или же они находились лишь в процессе его формирования, т.е. еще в пере­ходном периоде от родо-племенного строя к раннеклассовому.

Более основательно подошла к данной проблеме В.Е. Баг­лай. Она изложила свои взгляды на общество ацтеков в двух ра­ботах — статье “Древнеацтекское государство: структура власти и управления” [Баглай 1995] и пространной монографии “Ацтеки. История, экономика, социально-политический строй” [Баглай 1998].

Для этого автора (как и для большинства других современ­ных отечественных исследователей) вопрос о наличии у ацтеков государственности уже не является предметом для дискуссии. “Если признание факта существования в древнеацтекском обще­стве государственной организации является практически обще­признанным в современной историографии, — пишет она, — то конкретное осмысление специфики древнеацтекского государст­ва представляет большое разнообразие мнений… Сторонникам феодальной модели древнеацтекского государства противостоит гораздо более многочисленная группа исследователей, сравнива­ющих его с рабовладельческим типом, причем в двух основных вариантах — античном и древневосточном…” [Баглай 1995: 231-232]. И далее В.Е. Баглай, ссылаясь на мнение некоторых за­рубежных ученых, отмечает: “Очень распространенной является точка зрения, проводящая аналогию между ацтекским государст­вом и древневосточными политическими структурами типа древ­него Вавилона, древнего Ирана и особенно Ассирии: ацтеки пря­мо определяются как “ассирийцы Нового Света”, поскольку их государственная политика в некоторых своих чертах напоминала новоассирийскую стратегию и тактику в отношении покоренных народов…” [Там же].

Не совсем ясна позиция В.Е. Баглай по поводу наличия импе­рии у ацтеков. Она пишет: “Для тех, кто считает древнеацтек­ское государство “империей”, совершенно естественно утвер­ждать, что в ней существовала монархия типа восточной деспо­тии. Согласно более скептически и критически настроенным ав­торам, об “империи” в собственном смысле слова не может быть и речи. Древнеацтекское государство — это федерация городов-государств, которая основывалась на общих военно-политиче­ских интересах и необходимости сбора дани,… во всех других от­ношениях члены ее были свободны…” [Баглай 1995: 232; Баглай 1998: 324].

Точка зрения самой исследовательницы на характер ацтек­ского государства выявляется в следующем высказывании: “Ма­териалы, которыми располагают исследователи, наводят на мысль, что у ацтеков складывался тип государства, сопостави­мый с древневосточными деспотиями Старого Света” [Баглай 1998: 325]. Правда, по ее мнению, в отличие от Месопотамии и Египта главной причиной консолидации деспотической власти в Мезоамерике до прихода европейцев, была не ирригация, а “ак­тивная завоевательная политика”.

Казалось бы, при таком четком сопоставлении ацтекского государства с древневосточными деспотиями, можно вполне оп­ределенно назвать их рабовладельческими по характеру. Однако В.Е. Баглай очень осторожно высказывается по этому дискусси­онному вопросу. “В соответствии с традиционными представле­ниями о рабстве можно считать древнее общество рабовладель­ческим при наличии там рабовладельческой эксплуатации, т.е. эксплуатации за счет прямого внеэкономического принуждения непосредственных производителей, лишенных собственности на средства производства, принадлежащих частным лицам, которые их и наказывали (а не государство)… Подходит ли в полной мере такая характеристика к только что описанному положению тех, кого мы определили как “ацтекские рабы”. Очевидно, нет…” [Баглай 1998: 320].

Столь же неопределенна и позиция автора относительно сущ­ности ацтекской общины. Как отмечает В.Е. Баглай, общины восходят к древним ацтекским родам — “домам” (кальпулли — “большой дом”, “группа домов”). Во всяком случае, именно по этому признаку расселялись ацтеки по кварталам Теночтитлана после его основания. «Следовательно, можно согласиться с ут­верждением, что кальпулли — это “древний род, который издрев­ле владеет землей”… Совершенно очевидно, что в начальный пе­риод [истории ацтеков. — В.Г.] господство родовых отношений было определяющим… В дальнейшем, когда происходил актив­ный процесс образования государства, кальпулли сохранили не­которые патриархальные элементы… и, в частности, к эпохе Конкисты носили родовые названия…» [Баглай 1998: 301-302].

Таким образом в этом ключевом вопросе данный автор видит в кальпулли скорее родовой, нежели территориальный, соседский институт. А это, в свою очередь, ставит под сомнение и ее общий вывод о том, что ацтекское общество в начале XVI в. — деспотия древневосточного типа.

Вместе с тем, автор утверждает, что на вершине социальной лестницы стоял правитель, носивший древний титул тлатоани (от tlahtoa — “говорить”, “приказывать”). Подобно древнеегипет­скому фараону, он обладал верховным, административным, воен­ным и религиозным авторитетом, поэтому полное название его титула Уэй тлатоани (Huey tlahtoani) — “Великий правитель” (рис. 1). Его называли также Тлакатекутли (Tlacatecuhtli) — “Господин людей”. Среди внешних признаков, характеризующих власть тлатоани, следует назвать его обожествление или наличие такой тенденции. Особенно сильно она стала проявляться при по­следних тлатоани (Монтесума II и его реформы) [Баглай 1998: 233-234].

И, наконец, завершает наш обзор рассмотрение работы И.В. Бутенёвой, которая, не останавливаясь особо на разборе критериев государственности у ацтеков, сразу относит их к уров­ню имперского общества. “Изучением государства ацтеков зани­мались и занимаются многие ученые на протяжении нескольких веков. К настоящему времени, после подробного и основательно­го исследования истории, экономики, политической жизни, рели­гии и мифологии ацтеков, сложились благоприятные условия для рассмотрения имперской идеологии, являвшейся базой существо­вания и развития их государства…” [Бутенева 2000: 80].

В 1982 г. автор настоящей статьи опубликовал работу, посвя­щенную характеристике социально-экономических и политиче­ских институтов ацтекского государства в XVI в. [Гуляев 1982]. Особое внимание было уделено при этом выяснению сущности кальпулли. Наименьшей социальной ячейкой в ацтекском обще­стве была малая семья. Однако все имеющиеся источники свиде­тельствуют о том, что в ацтекских селениях и городах наиболее распространенным было большесемейное домовладение — ско­рее всего, большая патрилокальная семья, поскольку земледелие являлось сугубо мужским делом, да и земельными наделами так­же владели только мужчины. Большая патриархальная семья входила в состав соседской общины — кальпулли. Одной из глав­ных функций последней было владение землей. Члены кальпул­ли — главы больших семей — получали участки земли — наделы — для обработки и выращивания урожая. Однако эти наделы нель­зя было сдавать в аренду и продавать, а право на них терялось, если земля не обрабатывалась три года подряд или семья переселялась в другое место. Во главе кальпулли стояло специальное должностное лицо — кальпулъ (calpul), или кальпуллек (calpullec). Его должность была выборной, но выбор ограничивался пределами одного определенного рода. Он был хранителем набора карг, показывающих точные границы земель общины, и пред­ставлял ее интересы перед правителем государства и внешним миром. Глава кальпулли сам не работал, а его земля возделывалась совместно членами общины. Все домашние работы в его до­ме поочередно выполнялись ими же.

Помимо землевладения, кальпулли имели и другие экономи­ческие функции: сбор и уплата налогов правителю в виде сель­скохозяйственных продуктов натурой (для продуктового налога в каждой общине имелся особый участок земли, обрабатываемый сообща членами кальпулли), трудовая повинность, частичная специализация (так как каждая община поддерживала у себя тра­диционные виды занятий и ремесел).

В случае военных действий кальпулли выставляла в город­ское ополчение отдельный отряд воинов со своим начальником и знаменем.

Кальпулли функционировала и как религиозный институт, поскольку каждая община имела своего бога-покровителя, не­большой храм для отправления его культа и, вероятно, местного жреца.

В целом, кальпулли была важнейшей социальной ячейкой ац­текского общества и вопрос о ее характере — ключевой при ин­терпретации уровня развития ацтеков. Несмотря на обилие про­тиворечивых мнений по поводу природы кальпулли, в настоящее время большинство исследователей склонно считать ее террито­риальной (соседской) общиной [Самаркина 1974: 14] с некоторы­ми пережитками общины родовой. Аналогами ацтекской кальпулли являются в Новом Свете перуанская айлью, а в Старом — нигерийская агболе [Кочакова 1968: 73-77].

Кальпулли — основная ячейка ацтекского общества, по плану которой строились все более крупные социально-политические структуры и, прежде всего, город-государство. Город-государст­во (или “ном” по египетскому образцу) периода конкисты являл­ся стабильной единицей территориально-политической органи­зации древней Мезоамерики. В испанских источниках XVI в. его обычно называют пуэбло (pueblo) — “народ”, “селение”. Он состо­ял из центрального городского поселения или столицы (villa, cabecera) и ряда более мелких сельских общин, со своими селени­ями (aldeas) и деревушками (estancias). Большинство из них нахо­дилось в пределах 10-километровой зоны от столицы, и все это в целом составляло довольно компактный район [Sanders 1971: 14].

В долине Мехико в 1519 г. существовало свыше 40 городов-государств подобного типа. Каждый из них внутренне был полу-автономным, находясь в политическом отношении в полной зави­симости от могущественной Тройственной Лиги (Теночтитлан, Тескоко, Тлакопан), а точнее — от правителя ацтеков.

К моменту испанского завоевания общество ацтеков достиг­ло уже значительной социальной стратификации. На вершине социальной пирамиды находился наследственный верховный правитель (tlahtoani или tlahtoqué). Он избирался узким кругом са­новников из одного правящего рода и сосредотачивал в своих ру­ках высшую административную, военную и судебную власть. Правитель жил в пышном дворце, имел обширный штат слуг, но­силки или паланкин для передвижения, специальную одежду и украшения, особый ритуал поведения на людях и т.д. Помимо других своих привилегий и прав, правитель имел в полной собст­венности земельные участки, обрабатываемые зависимыми людьми — майеками. После смерти тлатоани эти земли возвраща­лись его роду. Специальные “дворцовые земли” отводились пра­вителю прижизненно, “по должности”, для содержания двора.

Таким образом, верхний слой ацтекского общества составля­ли правитель и знать (pilli, pipiltin): группа придворных сановни­ков, высших чиновников и военачальников. Все они принадлежа­ли к аристократическим фамилиям, ведущим, якобы, свое проис­хождение от богов (благодаря бракам с потомками царского до­ма тольтеков). Знатные лица и только они, имели право зани­мать все значительные политико-административные, военные и религиозные посты в государстве. Они же обладали рядом при­вилегий, не доступных другим группам населения. Знать не пла­тила налогов государству (хотя несла военную службу и делала время от времени богатые подарки правителю) и имела собствен­ные, переходящие по наследству земли.

Основную массу населения у ацтеков составляли свободные общинники (macehualtin), владевшие своими земельными участ­ками, которые они получали от соседской общины-кальпулли. По своему составу общинники не были единой и монолитной мас­сой. Среди них выделялся верхний, зажиточный слой в виде должностных лиц, стоящих во главе общины — кальпуллеки, ос­вобожденные от уплаты налогов государству и обеспечиваемые всем необходимым со специального участка земли, обрабатывае­мого совместно членами данной кальпулли. Кроме того, сюда же относились и те из общинников-воинов, которые отличились во время боевых действий, захватив в плен или убив несколько вра­гов. В награду за воинскую доблесть правитель освобождал их от налогов и повинностей и предоставлял им в пожизненное владение небольшие участки земли (это так называемые nobles pardes — “коричневые дворяне” испанских источников) [Borah, Cook 1963]. Но поскольку ни кальпуллеки, ни отличившиеся воины не имели божественного происхождения, их отделяло от истин­ных аристократов довольно значительное расстояние. В целом эту зажиточную общинную верхушку и отличившихся воинов можно рассматривать как низший, второй эшелон господствую­щего класса. Остальные общинники должны были платить нало­ги и нести различные повинности (в том числе и трудовую) в пользу государства.

Еще ниже по статусу стояли майеки (mayeques) и рабы (tlacohtin). Эти две группы не были членами городских или сельских общин-кальпулли, не имели прав на надел общинной земли и пра­ктически находились вне пределов налоговой государственной системы, работая лишь на своих непосредственных господ. Таким образом, перед нами — люди, порвавшие связи с общиной и во многом стоящие вне обычной гражданской жизни. Однако между майеками и рабами существовали и серьезные юридиче­ские различия.

Майеки обеспечивали себя и свои семьи хлебом насущным за счет того, что работали на землях знати и храмов, получая от своих господ земельные наделы и уплачивая взамен значитель­ную часть собранного урожая, возделывая целиком для них дру­гие земли и выполняя различные повинности в домохозяйстве владельца. У майеков отнимали практически все излишки, оста­вляя только скудные ресурсы на пропитание. Правда, во время войн майеки, как и свободные граждане, обязаны были вступить в ряды ополчения. Землевладелец-аристократ не только был собственником земли, которую обрабатывали майеки, но и обла­дал существенной юридической властью над ними. Согласно сви­детельству испанского автора А. Сориты (конец XVI в.), майекам запрещалось покидать землю, на которой они жили; кроме того, мм вменялось в обязанность обращаться по всем судебным и спорным делам только к своему господину [Hicks 1974: 253].

Рабы (tlacohtli) составляли значительную группу населения в ряде городов ацтекского государства и особенно в Теночтитлане. Их статус был несколько иной, чем европейских (античных) ра­бов, поскольку, хотя они находились в рабстве пожизненно, им предоставлялись привилегии, немыслимые в античном мире, включая право на владение своей собственностью (имуществом) м своими рабами, право выкупить себя на свободу и др. [Caso 1963: 871]. Тем не менее рабы оставались собственностью вла­дельцев и оставались за рамками обычной жизни общества. Происхождение этой группы не совсем ясно. Дело в том, что у ацтеков рабов-военнопленных было относительно немного, по­скольку военнопленных приносили обычно в жертву богам (рис. 2). Основными источниками рабства были, по-видимому, следующие: похищение детей, невыплата вовремя долгов или по­винностей, самопродажа в рабство во время голода, наказание за преступления.

Рис. 2. Представители ацтекских “рыцарских орденов”, захватывающие пленных на поле битвы, на рисунках в Кодексе Мендосы

Рабы наиболее часто использовались для домашней работы. И хотя они могли иногда помогать и в земледелии, рабов никогда не использовали систематически в сколько-нибудь значительных масштабах в качестве сельскохозяйственных работников. Отли­чительной чертой статуса тлакохтли было то, что они не полу­чали земли для своего пропитания. В обмен за свой труд они получали от хозяина только самое скудное содержание в виде продуктовых пайков. У нас нет точных данных по поводу обще­го количества рабов у ацтеков в XVI в. Но в сельской местности их число было совсем незначительным. В некоторых городах на­блюдалась такая же картина. Например из общего населения в 3100 человек в квартале Тлакатекпан города Тепостлан в конце 30-х годов XVI в. было всего лишь 45 рабов-тлакохтин (включая их жен и детей). По сравнению с 1262 лицами, которые выступа­ли как арендаторы земель местного правителя, — это ничтожно малая величина в общем объеме труда (всего 1,5%) [Hicks 1974: 256-257]. Таким образом, рабы не играли никакой существенной роли в главной сфере ацтекской экономики — земледелии. И по­этому ацтекское государство никак не могло быть рабовладель­ческим.

Много споров вызывает вопрос о характере ацтекского госу­дарства. Что представляла собой в действительности так называ­емая “империя” ацтеков, в считанные годы рухнувшая под удара­ми конкистадоров?

В 1325 г. на небольшом острове в западной части мелковод­ного озера Тескоко ацтеки основали свою столицу — город Теночтитлан. У истоков будущей “империи” лежит простой го­род-государство, поглотивший спустя какое-то время своего бли­жайшего и менее сильного соседа, город Тлателолько. Примерно к тому же периоду (середина — третья четверть XV в.) относится и формирование Тройственной Лиги — союза трех городов-госу­дарств — Теночтитлана, Тлакопана (Такубы) и Тескоко. В тече­ние последней четверти XV и начала XVI вв. этот могуществен­ный триумвират, используя свою объединенную армию, сумел завоевать и обложить данью почти всю территорию Централь­ной Мексики и некоторых близлежащих к ней областей: от Ду­ранго и Колимы на северо-западе до Чьяпаса и Табаско на юго-востоке. В начале XVI в. свыше 38 отдельных государств и про­винций вынуждены были платить Лиге большую дань, хотя и со­храняли при этом известную самостоятельность в вопросах внут­реннего управления. Для поддержания этой системы подчинения других (в том числе и чуждых этнически) областей в ряде страте­гических пунктов были установлены гарнизоны, а за своевремен­ным сбором дани следили специальные чиновники — кальпишке (calpixque).

Постепенно роль Теночтитлана и его правителей внутри Тройственной Лиги возрастала. К моменту конкисты тлатоани ацтеков фактически диктовал уже свою волю вчерашним партнерам по союзу. Испанское завоевание прервало процесс дальнейшего становления и развития ацтекского государства, так и не успевшего выработать механизм полного включе­ния всех зависимых от Теночтитлана территорий в рамки еди­ной централизованной империи. Ацтеки делали лишь первые шаги в этом направлении, не успев лишить внутренней самосто­ятельности и собственной структуры все захваченные ими обла­сти.

Если искать сходные по характеру социально-политические структуры в древней истории Старого Света, то самой близкой аналогией описанному будет “держава” Саргона Аккадского в Месопотамии, насильственно объединившая в XXIV в. до н.э. на короткий срок многие полуавтономные города-государства, но вскоре опять распавшаяся на составные части.

Литература

Баглай В.Е. 1995. Древнеацтекское государство: структура власти и управле­ния // Сборник “Ранние формы политической организации: от первобытно­сти к государственности”. М.

Баглай В.Е. 1998. Ацтеки. История, экономика, социально-политическая исто­рия. М.

Бутенева И.В. 2000. Ацтеки: имперская идеология и религиозно-нравственные проблемы // Сборник “Развитие цивилизации в Новом Свете”. М.

Гуляев В.И. 1982. Город и общество в Центральной Мексике накануне конки­сты // “Археология Старого и Нового Света”. М.

Зубрицкий Ю.А. 1968. Индейцы Мексики (исторические и этнографические за­метки) // Сборник “Мексика. Политика. Экономика. Культура. М. Конакова Н.Б. 1968. Города-государства йорубов. М.

Морган Л.Г. 1935. Древнее общество. М.

Самаркина И.К. 1974. Община в Перу. М.

Струве В.В. 1949. Предисловие // Дж. Вайян “История ацтеков”, М.

Энгельс Ф. 1953. Происхождение семьи, частной собственности и государства. М.

Bandelier A.F. 1880. On the social organization and mode of government of the ancient Mexicans I I Harvard University, Peabody Museum, 12^lh Annual Report 2. Cambridge, Mass.

Bemal /. 1980. A History of Mexican archaeology. London.

Borah W., Cook S.F. 1963. The aboriginal population of Central Mexico on the eve of the Spanish conquest // Ibero-Americana. Vol. 45.

Caso A. 1961. La época de los señoríos independientes, 1232-1427 // Revista Mexicana de Estudios Antropológicos. T. 20, México.

Caso A. 1963. Land tenure among the ancient Mexicans // American Anthropologist. Vol. 65.

Caso A. 1977. Reyes y reinos de la Mixteca. Vol. I, II. México.

Coríes H. 1963. Cartas de relación. México.

Diaz del Castillo B. 1955. Historia verdadera de la conquista de la Nueva España. México, Buenos Aires.

Hicks F. 1974. Dependent labor in prehispanic Mexico // Estudios de Cultura Náhuatl. Vol. 11. México.

Sanders W.T. 1971. Settlement patterns in Central Mexico // Handbook of Middle American Indians. Vol. 10. Austin.