1. При изучении истории племен и народов, естественно, следует учитывать все имеющиеся данные, обычно противоречащие друг другу. Для самых ранних этапов этнической истории, уходящих в палеолит, можно привлечь только данные антропологии, археологии и отчасти смежных наук (палеогеография, палеонтология). Лишь на самых поздних этапах появляется возможность использовать лингвистические данные, причем восстановление более древнего облика языка практически возможно приблизительно в пределах 3 тыс. лет от известного уровня. Быстрое распространение некоторых языков в качестве межплеменных чрезвычайно затрудняет выяснение вопроса о языковой принадлежности племени до перехода на межплеменной язык. С другой стороны, взаимный обмен лексикой и грамматическими конструкциями приводит в конечном счете к появлению новых языковых семей, исходные компоненты которых не имели между собой решительно ничего общего. На этих же самых поздних этапах этнической истории появляется возможность использовать легенды о происхождении и истории племен и народностей (в дальнейшем народов).
2. При рассмотрении этногенетических и исторических легенд, естественно, прежде всего возникает вопрос о том, насколько они являются достоверными. Этот вопрос заслуживает самого серьезного внимания. Во многих случаях об истории племени вообще нет никаких других источников (в том числе археологических), кроме легенд. Таким образом, речь идет о критике источника, единственного и незаменимого (если, разумеется, не будут сделаны новые неожиданные находки).
По общему мнению исследователей, языки появились в начале верхнего палеолита. Опровергнуть это общее мнение невозможно, если придерживаться фактов. Помимо многочисленных аргументов, представленных археологами (в первую очередь переход на производство орудий для изготовления орудий, что, несомненно, требовало адекватной сигнализации) и антропологии (становление органов артикуляции), можно отметить синхронное появление пиктографии. Сюжетные графические записи решительно невозможны при сигнализации, употребляемой в объединениях млекопитающих, в том числе антропоидов.
Отсюда следует, что никакая легенда не может восходить ко временам до верхнего палеолита (как утверждали некоторые исследователи). Своего рода естественные эксперименты ’показали, что человек, хотя бы и взрослый, но выросший среди зверей и впервые обучившийся человеческому языку, ничего не помнит о предыдущей жизни. Человеческая память неразрывно связана с человеческим языком, что представляется естественным в свете общих данных психологии. Человек, выросший в объединении зверей или нулевом (при полной изоляции), обладает той сигнализацией и той памятью, которая свойственна этому объединению. При обучении сигнализации высшего, совершенно иного типа перекодировки не происходит, и все предыдущие события не могут войти в память сознания (хотя и остаются в памяти мозга и могут проявляться, например, в снах). Перекодировка (спонтанная, без посредника) в данном случае невозможна в связи с неадекватностью сигналов разных уровней.
Появление человеческих языков в начале верхнего палеолита теоретически означает возможность сохранения устной традиции только с этого времени. Как отмечено выше, графическая („письменная”) традиция в виде сюжетной пиктографии восходит к этому же времени.
Возникает, однако, вопрос, насколько языки палеолита отличались от современных и были ли они в состоянии обеспечить передачу устной традиции. В одной из предыдущих статей приводились аргументы в пользу того, что сигнализация высшего типа (человеческий язык) появилась и могла появиться только скачкообразно, сразу с громадной избыточностью, способной обеспечить не только ближайшие нужды (из-за которых она и появилась), но и дальнейшие, непредвиденные цели. Например, легенда о падении известного аризонского метеорита свидетельствует о сохранении устной традиции в течение 25 тыс. лет, хотя падение метеорита никак не было связано с весьма суровой жизнью палеолитических охотников. По-видимому, этногонические и исторические легенды вполне могли (по свойствам языка) сохранить точные факты начиная с верхнего палеолита. Тем самым легенды приобретают характер источника первостепенной важности.
3. Рассмотрение конкретных исторических легенд обычно показывает как раз обратное (во всяком случае по первому впечатлению). История, по легендам, уходит в прошлое всего на несколько веков, если не меньше, а исторические факты, которые можно подтвердить другими источниками, оказываются смешанными в хаотическом с точки зрения историка порядке. Первое, что может заподозрить историк, — это некомпетентность хранителей племенных традиций, которые не сумели их сохранить в первоначальном виде, т. е. исказили. Однако существовавшая в племенах практика сохранения традиций опровергает возможность сколько-нибудь сильных искажений, а тем более таких, какие наблюдаются. История племени была священной традицией, знать ее полагалось отнюдь не каждому желающему, а только посвященным, сведения по истории входили в необходимый минимум знаний будущего полноправного члена племени при инициации. Знатоки исторических легенд применяли различные мнемотехнические и фасцинирующие приемы, чтобы облегчить запоминание текста и произвести наибольшее впечатление на слушателей. История племени входила в общую сумму знаний, которыми располагало и которые свирепо оберегало племя. Искажение истории племени, равно как, например, нарушение правил охоты или брачных запретов, по-видимому, каралось немедленно и без разговоров. Любой нарушитель племенных традиций мог быть побит камнями (кажется, классический способ со времен палеолита) даже раньше, чем он сам успел понять, что именно он нарушил.
Разумеется, древнейшие этногонические легенды не содержали истории в современном смысле. Возможность их сохранения была гарантирована достаточно надежно, насколько можно судить. Очевидно, возникли настоятельные причины не только прервать древнюю традицию, но и принять решительные меры против ее сохранения.
4. История племен, известная по многочисленным легендам Старого и Нового Света, обычно начинается с ухода из некоторой прародины и сводится к описанию различных бедствий и приключений во время странствий, пока племя не находит себе новое место жительства.
Может показаться, что в условиях слабой по современным масштабам заселенности, найти новую подходящую местность для племени не составляло особого труда. В действительности дело обстояло как раз наоборот. Племена, которые вели присваивающее, преимущественно охотничье хозяйство, имели строго определенную территорию. Ресурсы этой территории были примерно сбалансированы с потребностями племени. Поэтому вторжение чужаков вызывало немедленную и решительную реакцию и их стремились изгнать или истребить. Строго определенная территория, тщательно охраняемая, есть, кстати, и у объединений млекопитающих; особенно хищников.
Племя, покидавшее свою территорию, должно было иметь для этого очень серьезные причины. Никаких ясных перспектив оно не имело. Нужно было пробиваться, часто силой оружия, через территорию других племен, ведя за собой женщин и детей. Старых и слабых бросали или убивали. Прежде чем удавалось найти или занять силой новую территорию, племени часто приходилось пройти форсированным маршем огромное расстояние.
Собственно, уход со своей территории (прародины) был сам по себе нарушением всех древних традиций и привычного уклада жизни. Соответственным образом появляется перебой традиции и в исторических легендах, которые всячески восхваляют героический поход на новую родину, но, как правило, почти ничего не сообщают о прародине, а тем более о предыдущей истории племени. Древние исторические легенды в условиях похода фактически неизвестно куда и сопряженного с непрерывными опасностями и лишениями могли вызвать только недовольство, желание вернуться и т. п. Для вожаков похода пути назад не было. В пути возникали новые традиции и новые легенды. История племени начиналась с ухода с прародины. Из предыдущих исторических легенд могли сохраниться только нейтральные сведения, не противоречащие новым установкам.
Разумеется, далеко не у всех племен была такая героическая история, как например у астеков, которых гоняли с места на место несколько столетий, прежде чем они нашли себе надежное убежище. Но именно такие героические эпопеи наиболее известны.
Таким образом, перебой (умышленное заглушение) древней легендарной исторической традиции имел место уже в очень ранние времена — как результат ухода с прародины,
В данном случае не имеются в виду племена палеолитических охотников, свободно двигавшихся вслед за стадами по незанятым территориям. Но даже для них переход, например, из Северной Америки в Южную, в совершенно новые ландшафтные и климатические условия, означал перебой традиции, в том числе легендарной.
5. Легендарная история племени обычно начинается с ухода с прародины, состоит из достаточно подробного изложения перехода и заканчивается приходом на новую родину. Казалось бы, что о новой родине в легендах должны быть наиболее подробные и достоверные сведения. На самом деле это не так. Захватив, обычно силой оружия, подходящую территорию, племя, истомленное предыдущими скитаниями, стремилось удержать ее любой ценой. В исторических легендах часто вообще умалчивается о том, что на занятой территории, т. е. новой родине, были какие-либо жители. В крайнем случае упоминаются злобные и глупые великаны, свирепые карлики, людоеды и т. п. нечисть.
Так, например, исторические легенды племени ица (ах ицам) сообщают подробнейшие сведения о том, как это племя пришло в Юкатан (X в.) и заселило его, причем перечислены десятки городов и селений. Эта мирная идиллия опровергается как синхронными историческими источниками, так и данными археологии. Юкатан был занят племенем ица под руководством тольтекских военачальников после длительных и кровопролитных боев, причем бои начались уже в море, когда флотилия юкатеков безуспешно пыталась отбить вражеский десант у о-ва Косумель. По ходу этой войны, несомненно, было совершено много подвигов, достойных эпического описания. Однако, согласно историческим легендам, войны вообще не было, равно как в Юкатане не было никаких жителей, во всяком случае достойных упоминания в легенде. Это обстоятельство тем более примечательно, что именно Юкатан в это время был основным центром цивилизации в Месоамерике (что, собственно, и вызвало поход против него в надежде на сказочную добычу, кстати, вполне оправдавшейся).
Равным образом в исторических преданиях киче и какчикелей, в это же время вторгнувшихся в Гватемалу, нет смысла пытаться найти какие-либо сведения о многочисленных древних городах майя в этой области и т. п. Местные жители если упоминаются, то или в крайнем случае или по недосмотру.
Точно такими же „фигурами умолчания*’ пестрят исторические легенды Старого Света. Это не частный, отдельный случай, а канон, исключения из которого редки. Древние исторические легенды тщательно редактировались.
6. Исторические легенды действительно являются первоклассным источником. Однако их задачей является не поддержание древнейшей традиции, а, наоборот, борьба как с предыдущими, так и с иного происхождения традициями, прямо или потенциально враждебными. В сущности каждая историческая легенда имеет точную датировку и не только сообщает о каких-либо фактах, но и перебивает все прочие нежелательные сообщения соответственно конъюнктурным обстоятельствам. Историческая легенда — источник крайне тенденциозный, особенно в начале и в конце.
В связи с этим следует отметить, что в ряде случаев полемика основана на недоразумении. Традиционная легендарная история часто (а фактически всегда) не соответствует действительной истории. Поэтому критика легендарной истории с позиций действительной истории лишена смысла. Изучение действительной истории, бесспорно, основная цель исследователя, но она не будет достигнута без знания легендарной истории, которая отражает не столько реальные исторические факты, сколько идеологические установки, также бывшие реальным историческим фактом, требующим не опровержения (что довольно просто), а объяснения.
Традиционная легендарная история должна быть критически рассмотрена не с точки зрения соответствия ее действительной истории, а по существу ее смысла, как источник определенной эпохи.
7. Согласно археологическим данным, во II тыс. до н.э. Месоамерика была довольно густо заселена племенами, ведущими в основном уже производящее хозяйство — экстенсивное земледелие, дополняемое подсобными промыслами, как-то: охота, собирательство съедобных растений, меда, ракушек и т. п. По археологическим данным можно проследить, что большинство этих племен и значительно ранее жило на этой территории. В качестве основной земледельческой культуры в конце концов выдвинулась кукуруза, хотя древнейшие сорта имели слишком мало зерен на початке, чтобы удовлетворить нужды земледельцев. Тыквы, хлопчатник (для масла), авокадо и т. п. не могли сохраняться и не только не давали возможности получить прибавочный продукт, но не могли даже предотвратить ежегодный голодный сезон.
По мнению ботаников, сорта культурной кукурузы, если и не очень урожайные, то во всяком случае рентабельные, были выведены древними селекционерами в горной Гватемале или Оахаке, а еще вероятнее примерно одновременно в нескольких местах. Из этих центров экстенсивное земледелие стало быстро распространяться и на север, и на юг, в Южную Америку. Известно, что во времена испанского завоевания, а также и значительно раньше, в Гватемале жили племена языковой семьи майя-киче, а в Оахаке — сапотеки. Впрочем, в Гватемале и Оахаке жили и племена других языковых семей. Тем не менее общая картина представляется ясной: племена майя жили в Гватемале с незапамятных времен и были одними из создателей самого рентабельного земледелия.