Этногонические легенды. Общий обзор

1. При изучении истории племен и народов, естественно, следует учитывать все имеющиеся данные, обычно противоречащие друг другу. Для самых ранних этапов этнической истории, уходящих в палеолит, можно привлечь только данные антропологии, археоло­гии и отчасти смежных наук (палеогеография, палеонтология). Лишь на самых поздних этапах появляется возможность исполь­зовать лингвистические данные, причем восстановление более древнего облика языка практически возможно приблизительно в пределах 3 тыс. лет от известного уровня. Быстрое распространение некоторых языков в качестве межплеменных чрезвычайно затруд­няет выяснение вопроса о языковой принадлежности племени до перехода на межплеменной язык. С другой стороны, взаимный обмен лексикой и грамматическими конструкциями приводит в конечном счете к появлению новых языковых семей, исходные компоненты которых не имели между собой решительно ничего общего. На этих же самых поздних этапах этнической истории появляется возможность использовать легенды о происхождении и истории племен и народностей (в дальнейшем народов).

2. При рассмотрении этногенетических и исторических легенд, естественно, прежде всего возникает вопрос о том, насколько они являются достоверными. Этот вопрос заслуживает самого серьез­ного внимания. Во многих случаях об истории племени вообще нет никаких других источников (в том числе археологических), кроме легенд. Таким образом, речь идет о критике источника, единствен­ного и незаменимого (если, разумеется, не будут сделаны новые неожиданные находки).

По общему мнению исследователей, языки появились в начале верхнего палеолита. Опровергнуть это общее мнение невозможно, если придерживаться фактов. Помимо многочисленных аргумен­тов, представленных археологами (в первую очередь переход на производство орудий для изготовления орудий, что, несомненно, требовало адекватной сигнализации) и антропологии (становление органов артикуляции), можно отметить синхронное появление пиктографии. Сюжетные графические записи решительно невоз­можны при сигнализации, употребляемой в объединениях млеко­питающих, в том числе антропоидов.

Отсюда следует, что никакая легенда не может восходить ко временам до верхнего палеолита (как утверждали некоторые иссле­дователи). Своего рода естественные эксперименты ’показали, что человек, хотя бы и взрослый, но выросший среди зверей и впервые обучившийся человеческому языку, ничего не помнит о предыду­щей жизни. Человеческая память неразрывно связана с человече­ским языком, что представляется естественным в свете общих дан­ных психологии. Человек, выросший в объединении зверей или нулевом (при полной изоляции), обладает той сигнализацией и той памятью, которая свойственна этому объединению. При обучении сигнализации высшего, совершенно иного типа перекодировки не происходит, и все предыдущие события не могут войти в память сознания (хотя и остаются в памяти мозга и могут проявляться, например, в снах). Перекодировка (спонтанная, без посредника) в данном случае невозможна в связи с неадекватностью сигналов разных уровней.

Появление человеческих языков в начале верхнего палеолита теоретически означает возможность сохранения устной традиции только с этого времени. Как отмечено выше, графическая („пись­менная”) традиция в виде сюжетной пиктографии восходит к этому же времени.

Возникает, однако, вопрос, насколько языки палеолита отлича­лись от современных и были ли они в состоянии обеспечить пере­дачу устной традиции. В одной из предыдущих статей приводились аргументы в пользу того, что сигнализация высшего типа (челове­ческий язык) появилась и могла появиться только скачкообразно, сразу с громадной избыточностью, способной обеспечить не только ближайшие нужды (из-за которых она и появилась), но и дальней­шие, непредвиденные цели. Например, легенда о падении извест­ного аризонского метеорита свидетельствует о сохранении устной традиции в течение 25 тыс. лет, хотя падение метеорита никак не было связано с весьма суровой жизнью палеолитических охотни­ков. По-видимому, этногонические и исторические легенды впол­не могли (по свойствам языка) сохранить точные факты начиная с верхнего палеолита. Тем самым легенды приобретают характер источника первостепенной важности.

3. Рассмотрение конкретных исторических легенд обычно по­казывает как раз обратное (во всяком случае по первому впечатле­нию). История, по легендам, уходит в прошлое всего на несколько веков, если не меньше, а исторические факты, которые можно под­твердить другими источниками, оказываются смешанными в хао­тическом с точки зрения историка порядке. Первое, что может заподозрить историк, — это некомпетентность хранителей племен­ных традиций, которые не сумели их сохранить в первоначальном виде, т. е. исказили. Однако существовавшая в племенах практика сохранения традиций опровергает возможность сколько-нибудь сильных искажений, а тем более таких, какие наблюдаются. Исто­рия племени была священной традицией, знать ее полагалось от­нюдь не каждому желающему, а только посвященным, сведения по истории входили в необходимый минимум знаний будущего пол­ноправного члена племени при инициации. Знатоки исторических легенд применяли различные мнемотехнические и фасцинирующие приемы, чтобы облегчить запоминание текста и произвести наибольшее впечатление на слушателей. История племени входила в общую сумму знаний, которыми располагало и которые свирепо оберегало племя. Искажение истории племени, равно как, напри­мер, нарушение правил охоты или брачных запретов, по-видимо­му, каралось немедленно и без разговоров. Любой нарушитель пле­менных традиций мог быть побит камнями (кажется, классиче­ский способ со времен палеолита) даже раньше, чем он сам успел понять, что именно он нарушил.

Разумеется, древнейшие этногонические легенды не содержали истории в современном смысле. Возможность их сохранения была гарантирована достаточно надежно, насколько можно судить. Оче­видно, возникли настоятельные причины не только прервать древ­нюю традицию, но и принять решительные меры против ее сохра­нения.

4. История племен, известная по многочисленным легендам Старого и Нового Света, обычно начинается с ухода из некоторой прародины и сводится к описанию различных бедствий и приклю­чений во время странствий, пока племя не находит себе новое место жительства.

Может показаться, что в условиях слабой по современным мас­штабам заселенности, найти новую подходящую местность для племени не составляло особого труда. В действительности дело обстояло как раз наоборот. Племена, которые вели присваивающее, преимущественно охотничье хозяйство, имели строго определен­ную территорию. Ресурсы этой территории были примерно сбалан­сированы с потребностями племени. Поэтому вторжение чужаков вызывало немедленную и решительную реакцию и их стремились изгнать или истребить. Строго определенная территория, тщатель­но охраняемая, есть, кстати, и у объединений млекопитающих; особенно хищников.

Племя, покидавшее свою территорию, должно было иметь для этого очень серьезные причины. Никаких ясных перспектив оно не имело. Нужно было пробиваться, часто силой оружия, через терри­торию других племен, ведя за собой женщин и детей. Старых и слабых бросали или убивали. Прежде чем удавалось найти или занять силой новую территорию, племени часто приходилось пройти форсированным маршем огромное расстояние.

Собственно, уход со своей территории (прародины) был сам по себе нарушением всех древних традиций и привычного уклада жиз­ни. Соответственным образом появляется перебой традиции и в исторических легендах, которые всячески восхваляют героический поход на новую родину, но, как правило, почти ничего не сообщают о прародине, а тем более о предыдущей истории племени. Древние исторические легенды в условиях похода фактически неизвестно куда и сопряженного с непрерывными опасностями и лишениями могли вызвать только недовольство, желание вернуться и т. п. Для вожаков похода пути назад не было. В пути возникали новые тради­ции и новые легенды. История племени начиналась с ухода с праро­дины. Из предыдущих исторических легенд могли сохраниться толь­ко нейтральные сведения, не противоречащие новым установкам.

Разумеется, далеко не у всех племен была такая героическая история, как например у астеков, которых гоняли с места на место несколько столетий, прежде чем они нашли себе надежное убежи­ще. Но именно такие героические эпопеи наиболее известны.

Таким образом, перебой (умышленное заглушение) древней легендарной исторической традиции имел место уже в очень ран­ние времена — как результат ухода с прародины,

В данном случае не имеются в виду племена палеолитических охотников, свободно двигавшихся вслед за стадами по незанятым территориям. Но даже для них переход, например, из Северной Америки в Южную, в совершенно новые ландшафтные и клима­тические условия, означал перебой традиции, в том числе леген­дарной.

5. Легендарная история племени обычно начинается с ухода с прародины, состоит из достаточно подробного изложения перехода и заканчивается приходом на новую родину. Казалось бы, что о новой родине в легендах должны быть наиболее подробные и досто­верные сведения. На самом деле это не так. Захватив, обычно силой оружия, подходящую территорию, племя, истомленное предыду­щими скитаниями, стремилось удержать ее любой ценой. В исто­рических легендах часто вообще умалчивается о том, что на заня­той территории, т. е. новой родине, были какие-либо жители. В крайнем случае упоминаются злобные и глупые великаны, свире­пые карлики, людоеды и т. п. нечисть.

Так, например, исторические легенды племени ица (ах ицам) сообщают подробнейшие сведения о том, как это племя пришло в Юкатан (X в.) и заселило его, причем перечислены десятки городов и селений. Эта мирная идиллия опровергается как синхронными историческими источниками, так и данными археологии. Юкатан был занят племенем ица под руководством тольтекских военачаль­ников после длительных и кровопролитных боев, причем бои нача­лись уже в море, когда флотилия юкатеков безуспешно пыталась отбить вражеский десант у о-ва Косумель. По ходу этой войны, несомненно, было совершено много подвигов, достойных эпиче­ского описания. Однако, согласно историческим легендам, войны вообще не было, равно как в Юкатане не было никаких жителей, во всяком случае достойных упоминания в легенде. Это обстоятельст­во тем более примечательно, что именно Юкатан в это время был основным центром цивилизации в Месоамерике (что, собственно, и вызвало поход против него в надежде на сказочную добычу, кста­ти, вполне оправдавшейся).

Равным образом в исторических преданиях киче и какчикелей, в это же время вторгнувшихся в Гватемалу, нет смысла пытаться найти какие-либо сведения о многочисленных древних городах майя в этой области и т. п. Местные жители если упоминаются, то или в крайнем случае или по недосмотру.

Точно такими же „фигурами умолчания*’ пестрят исторические легенды Старого Света. Это не частный, отдельный случай, а канон, исключения из которого редки. Древние исторические легенды тщательно редактировались.

6. Исторические легенды действительно являются первокласс­ным источником. Однако их задачей является не поддержание древнейшей традиции, а, наоборот, борьба как с предыдущими, так и с иного происхождения традициями, прямо или потенциально враждебными. В сущности каждая историческая легенда имеет точ­ную датировку и не только сообщает о каких-либо фактах, но и перебивает все прочие нежелательные сообщения соответственно конъюнктурным обстоятельствам. Историческая легенда — источник крайне тенденциозный, особенно в начале и в конце.

В связи с этим следует отметить, что в ряде случаев полемика основана на недоразумении. Традиционная легендарная история часто (а фактически всегда) не соответствует действительной исто­рии. Поэтому критика легендарной истории с позиций действи­тельной истории лишена смысла. Изучение действительной исто­рии, бесспорно, основная цель исследователя, но она не будет до­стигнута без знания легендарной истории, которая отражает не столько реальные исторические факты, сколько идеологические установки, также бывшие реальным историческим фактом, требу­ющим не опровержения (что довольно просто), а объяснения.

Традиционная легендарная история должна быть критически рассмотрена не с точки зрения соответствия ее действительной истории, а по существу ее смысла, как источник определенной эпохи.

7. Согласно археологическим данным, во II тыс. до н.э. Месоамерика была довольно густо заселена племенами, ведущими в ос­новном уже производящее хозяйство — экстенсивное земледелие, дополняемое подсобными промыслами, как-то: охота, собиратель­ство съедобных растений, меда, ракушек и т. п. По археологическим данным можно проследить, что большинство этих племен и значи­тельно ранее жило на этой территории. В качестве основной земле­дельческой культуры в конце концов выдвинулась кукуруза, хотя древнейшие сорта имели слишком мало зерен на початке, чтобы удовлетворить нужды земледельцев. Тыквы, хлопчатник (для мас­ла), авокадо и т. п. не могли сохраняться и не только не давали возможности получить прибавочный продукт, но не могли даже предотвратить ежегодный голодный сезон.

По мнению ботаников, сорта культурной кукурузы, если и не очень урожайные, то во всяком случае рентабельные, были выведе­ны древними селекционерами в горной Гватемале или Оахаке, а еще вероятнее примерно одновременно в нескольких местах. Из этих центров экстенсивное земледелие стало быстро распростра­няться и на север, и на юг, в Южную Америку. Известно, что во времена испанского завоевания, а также и значительно раньше, в Гватемале жили племена языковой семьи майя-киче, а в Оахаке — сапотеки. Впрочем, в Гватемале и Оахаке жили и племена других языковых семей. Тем не менее общая картина представляется яс­ной: племена майя жили в Гватемале с незапамятных времен и были одними из создателей самого рентабельного земледелия.