Инфантицид в традиционных обществах Арктики: адаптивная стратегия или культурный механизм?

Существование в прошлом у аборигенов Арктики своеобразной половозрастной структуры й особых механизмов регулирования численности и роста популяций считается признанным фактом этнографической науки. Брачные и репродуктивные нормы, отношение к детям и старикам у народов Крайнего Севера часто ис­пользуются как пример для очень широких кросс-культурных аналогий и порой даже рассматриваются как модель для всех обществ охотников и собирателей. Более того, некоторые авторы, считают демографическое поведение традиционных групп Аркти­ки удобным источником для подкрепления различных концепций демографического развития в первобытности¹.

Однако в большинстве случаев цитируемые при этом доку­ментальные материалы ограничиваются территорией американ­ской Арктики и даже более конкретно — центральным сектором арктического побережья Канады, областью расселения эскимосов нетсилик, иглулик, медных, карибу и др. Данные по указанным группам пе только представляются порой как «типично эскимос­ские» (и тем самым прямо или косвенно распространяются на весь огромный эскимосский ареал от северо-востока Сибири до Гренландии), но и сами эскимосы оказываются как бы единст­венными или «наиболее типичными» представителями обширного круга арктических народов, обитателей полярных окраин эйкумейы. В специальной публикации я уже рассматривал па широ­ком циркумполярном фоне один из классических стереотипов «арктической демографии»: соотношение мужчин и женщин в традиционных популяциях аборигенов Арктики как вариант адаптивной стратегии в экстремальной среде обитания². Здесь мне хотелось бы подробнее остановиться на механизме, который формирует эту стратегию. По мнению большинства зарубежных антропологов, таким механизмов в прошлом было регулярное; убийство новорожденных девочек — селективный инфантицид.

Сведения о том, что эскимосы убивают новорожденных и ма­лолетних детей, в особенности девочек, появились в литературе с последних десятилетий XIX в. и прочно вошли во все класси­ческие работы по этнографии американской Арктики³. Уже в первой сводной монографии об эскимосах Э. Вейер предложил экологическое объяснение практики селективного инфантицида, связав ее с известной теорией «оптимальной плотности» А. Карр-Саундерса⁴. Впоследствии Э. Хобель использовал пример инфан­тицида у эскимосов для построения своих концепций демографи­ческого процесса в первобытности, где важную роль играло при­сущее якобы всем первобытным обществам стремление сокращать число своих непродуктивных членов путем убийства детей, ста­риков, инвалидов, больных и т. п.⁵

В 60—70-е годы интерпретация инфантицида как адаптивной (прежде всего экологической) стратегии аборигенных групп аме­риканской Арктики пользовалась большой популярностью в ант­ропологической литературе⁶. Свое наиболее яркое выражение она получила в работах Дж. Бердселла, который утверждал, что арктические и — подобно им — верхнепалеолитические охотничьи коллективы убивали до 15—50% новорожденных девочек, регу­лируя таким образом свой естественный прирост и структуру популяции ⁷.

Объяснения селективного инфантицида как адаптивной стра­тегии в условиях экстремальной среды обитания явно или неяв­но предполагали универсальность этой практики для всей Арк­тики или по крайней мере для всей территории обитания эски­мосов ⁸. Но аргументы, приводимые обычно в подтверждение, отнюдь нельзя было считать универсальными. Как и в случае с другими стереотипами «арктической демографии», дискуссия ве­лась почти исключительно на примере эскимосов центральной части канадской Арктики (в первую очередь эскимосов нетсилик) ⁹. В то же время сведения по другим аборигенным группам Крайнего Севера и особенно по народам Северной Евразии были на удивление фрагментарными. Даже самые полные сводки ци­тировали главным образом устаревшие издания, случайные упо­минания путешественников или попутные наблюдения участни­ков различных экспедиций XVIII — начала XX в.¹⁰

Между тем проблема селективного инфантицида у эскимосов могла быть проанализирована на фоне гораздо более представи­тельных материалов по другим народам Севера и прежде всего — по аборигенам сибирской Арктики. Подчеркну, что доступный массив демографической информации о традиционных группах Крайнего Севера Евразии огромен и по своему богатству намно­го превосходит имеющийся корпус данных об американских эс­кимосах. Статистический учет коренного населения Сибири был начат, как известно, еще в первые десятилетия XYII в., а арк­тических групп Европейского Севера — в XVI в. При всем несо­вершенстве сохранившегося с того времени фонда документаль­ных материалов эти источники уже не раз весьма успешно ис­пользовались для реконструкции исторической динамики чис­ленности народов Сибири, начиная с XVII в. и вплоть до настоя­щего времени¹¹.

Русские архивные документы XVII — начала XX в. содержат огромное количество ценной демографической информации, включая сведения об общей численности аборигенных групп Си­бири на разные годы, движении населения и даже различные виды подробных посемейных списков (групповых переписей) с указанием возраста многих сотен, порой тысяч людей. Этот ма­териал может быть использован при решении вопроса об универ­сальности инфантицида в аборигенных группах Крайнего Севера Евразии, который со времен сводок А. Карр-Саундерса (1922) и Л. Крживицкого (1934) в этнографической литературе специаль­но не рассматривался ¹².

Имеющиеся упоминания об инфантициде у народов Сибири, действительно, чрезвычайно скудны и касаются лишь немногих народов: чукчей, камчадалов (ительменов), юкагиров, нивхов¹³. Во всех отмеченных случаях они скорее свидетельствуют об эпи­зодичности этой практики или ее заведомо неселективном харак­тере. Современные этнографические публикации практически не прибавляют новых сведений или сводят инфантицид к убийству уродливых, деформированных детей или оставлению грудных младенцев в случае преждевременной смерти матери (данные Г. М. Василевич об эвенках ¹⁴).

В то же время ряд свидетельств имеет противоположный ха­рактер. В. Г. Богораз, например, отрицал существование селек­тивного инфантицида у чукчей¹⁵, а Иохельсон (описавший ин­фантицид у юкагиров по данным фольклора) вообще не отметил его у приморских и оленных коряков. Нет никаких упоминаний об инфантициде в более поздних специальных работах о семей­ных отношениях или обрядах, связанных с рождением детей у различных аборигенных групп северной Сибири — энцев, кетов, долган, нганасан и др.¹⁶ Напротив, приводимые примеры имен близнецов мальчиков и девочек у энцев ¹⁷ или искусственного вынашивания 7—8-месячных недоношенных младенцев у долган и эскимосов ¹⁸ явно свидетельствуют об отсутствии этого обычая у аборигенных групп Сибири, по крайней мере в случаях, обыч­ных для американских эскимосов.

В ходе моих полевых исследований среди азиатских эскимо­сов на юго-восточном побережье Чукотки (1975—1981) мне так­же не удалось найти убедительных свидетельств существования у них в конце XIX — начале XX в. регулярного селективного инфантицида. Прямые сообщения информантов, документальные источники этого времени, фольклорная и бытовая традиция эскимосов, их генеалогия, данные местной регистрации движения населения в 1920—1930 гг. не подтверждают его распростране­ния в качестве социально признанного обычая, тем более имев­шего жесткую селективную ориентацию. Правда, среди 144 за­регистрированных случаев смерти детей до 1 года в 8 эскимос­ских поселках в течение конца 1920-х — начале 1930-х годов — 65 мальчиков и 79 девочек. Но в тех населенных пунктах, где регистрация была наиболее полной (Сиреники, Имтук, Аван и Урелики), соотношение умерших мальчиков и девочек составило уже 33 : 31.

При составлении генеалогий эскимосских семей, уходящих в прошлое вплоть до второй половины XIX в., я столкнулся с не­однократными примерами выращивания грудных младенцев при усыновлении или преждевременной смерти матери, случаями доживания уродливых или физически неполноценных детей до весьма взрослого возраста. Мне удалось также записать воспоми­нания информантов об искусственном вскармливании недоно­шенных младенцев в конце XIX — начале XX в., которые пов­торяли и дополняли уже цитированные описания В. Г. Богораза. Все эти факты если и не опровергают прямо существование ин­фантицида у азиатских эскимосов, то, безусловно, свидетельству­ют о редкости или даже отсутствии подобной практики в ситуа­циях, типичных для эскимосов канадской Арктики.

Однако гораздо более обоснованно мы можем судить о суще­ствовании инфантицида у народов Крайнего Севера Сибири по статистическим источникам, которые дают нам фактическое чис­ленное соотношение мальчиков и девочек в различных абориген­ных популяциях. В табл. 1 приведены сведения по 26 традицион­ным группам Северной Евразии, использованным мной ранее для анализа традиционной половозрастной структуры¹⁹. Взятые документальные источники имеют хронологический диапазон с конца XVIII до первой трети XX в. и в целом отражают тот период исторического развития народностей Крайнего Севера Евразии, когда они находились в условиях относительно стабиль­ного состояния в составе (или сфере влияния) крупного центра­лизованного государства. В этом смысле рассматриваемые группы можно условно считать стадиально синхронными: все они явля­лись трансформированными традиционными обществами, в той или иной степени удалившимися от состояния доконтактных або­ригенных популяций. Впрочем, реальная степень аккультурации большинства из них вряд ли была заметно большей, чем у эски­мосов западной Гренландии и Лабрадора в конце XVIII в., се­верных атапасков в конце XIX в. или австралийских аборигенов на рубеже XIX и XX вв.

Выводы из табл. 1, на мой взгляд, достаточно очевидны: со­отношение мальчиков и девочек в самых младших возрастных группах у рассмотренных народностей Крайнего Севера Евразии никак не подтверждает тезис об «адаптивности» и «универсаль­ности» селективного инфантицида в Арктике, по крайней мере для XIX — начала XX в. Подчеркну, что в равной мере это от­носится как к группам, находившимся в сфере заметного и устоявшегося русского культурного влияния (кольские саами, евро­пейские ненцы, эвенки северо-запада Якутии), так и к тем на­родам Крайнего Севера, которые вплоть до начала XX в. сохра­няли традиционные формы социального устройства, семейно­брачных отношений и религиозного мировоззрения (нганасаны, лесные ненцы, оленные чукчи и др.). Некоторые бросающиеся в глаза случаи превышения численности мальчиков над девочка­ми относятся в большинстве как раз к давно христианизиро­ванным группам (эвенки, селькупы, европейские ненцы). Они связаны, очевидно, с неточным определением возраста при раз­граничении переписчиками «детей» и «подростков» ²⁰.

Но там, где мы располагаем полными посемейными списками крупных коллективов, мы можем судить о возможности и распространенности селективного инфантицида не только по обще­му соотношению полов в различных возрастных когортах. Если селективный инфантицид был реальным регулятором полового состава популяции, мы вправе ожидать в ней достоверно боль­шее число семей с преобладанием мальчиков и минимальное чис­ло семей, где были бы только девочки. Расчет такого распреде­ления семей на основе полных списков достаточно прост; при этом он даже несколько занижает реальную долю девочек, по­скольку обычно они выходили замуж и покидали родительские семьи намного раньше мальчиков.

Таблица 1. Число девочек на 100 мальчиков в аборигенных популяциях Северной Евразии по возрастным когортам

 

Таблица 2. Распределение семей по полу и числу детей в некоторых аборигенных группах Арктики

	Север Сибири	Американская Арктика
Брачные пары, имею­щие детей, %
	эскимосы	чукчи	юка­ гиры	ненцы	Ангмагс- садик	Лаб­радор	медные эскимосы
Мальчиков	28,4	28,6	23,7	28,1	24,4	32,0	59,0
Девочек	22,7	20,9	30,5	19,1	28,0	24,0	16,9
Обоего пола	48,9	50,5	45,8	52,8	47,6	44,0	24,1
В том числе преобладают маль­чики	20,5	18,1	16,9	26,9	14,6	24,0	7,2
преобладают девочки	7,9	17,1	12,0	12,4	12,2	20,0	0
поровну	20,5	15,2	16,9	13,5	20,7	0	16,9
Пары с двумя и бо­ лее девочками	19,3	39,0	25,9	22,5	23,2	28,0	4,8
Всего пар с детьми	88	105	59	89	82	25	83

.